— Просто прелесть.
Новые, натертые до зеркального блеска, ботфорты покрылись брызгами серой каши, ничем уже не напоминавшей снег. С шумом втянув воздух и медленно моргнув, молодой офицер остановился перед старым особняком. Проржавевшая решётка и полуразрушенные ворота густо заросли вьюном. Наверное летом это место могло сойти за приятный зелёный уголок на набережной. Сейчас же иссохшие ветви больше напоминали тонкие пальцы древнего чудовища, силящегося вырвать это старомодное уродство с лица земли. «И правильно делает», — раздражённо подумал юноша, протискиваясь внутрь того, что раньше было садом. Впрочем, по сравнению с тем, ЧТО стояло в конце занесённой снегом дорожки, ворота могли показаться настоящей роскошью. Огромный угрюмый особняк с грязным фасадом и раскрошившейся парадной лестницей явно не был рад гостям. Подумать только, господин поставил против этого фамильное поместье с грушевым садом, озером и дубовой рощей! С другой стороны, проиграй он старому идиоту в грязном мундире, юноше не пришлось бы ползти с утра пораньше в эти развалины и следить за идиотами-слугами.
— Ладно, каких-то два дня, и вернёшься в расположение, — не без труда и жертв со стороны накрахмаленных манжет юноша пробрался в пыльный темный холл. Неудивительно, что старик поставил особняк на кон с такой лёгкостью: вздыбленный паркет, толстый слой пыли и куски переломанной мебели у старого камина многозначительно намекали на безразличие со стороны хозяина. Молодой человек брезгливо поморщился: в своей жизни он встречал людей, готовых драться за место под мостом, и такое обращение с добром его раздражало.
— Ты что же, блудница, творишь?! Совсем очумела?!
— Так, вы же сами сказали, чтоб я ему дала!
— Дык, ржи же! Ржи!!!!!
— Иигоо-го-го!!!
Оглушительный хохот раздался сверху. Юноша вскинул бровь и за пару размашистых шагов влетел на второй этаж по грязной лестнице из белого мрамора. Так и есть: слуги, отправленные ещё затемно для уборки и приведения особняка в порядок, уже порядком набрались и теперь развалились в чём-то, отдалённо напоминавшее кабинет. При появлении в дверях молодого оруженосца своего господина, они притихли и будто бы замерли в ожидании взбучки.
— Йохан, Раух, во двор. Клаус — вниз. Иоахим со мной. Остальные остаются. К полудню я вернусь сюда, сяду за ЧИСТЫЙ стол и послушаю рассказ о вашем упорном благородном труде по очистке дома от нечистот и старья.
— Господин, помилуйте, тут за три дня не разгребешь!
— Судя по вашему лежбищу, вы уверены, что справитесь за три часа. Бегом!
Крехтя и ворча, мужики начали разбредаться по дому. Балбесы. И лентяи. А ведь в первые годы службы у господина юноша пытался найти ласковое слово для каждого, без конца повторял «пожалуйста», «спасибо» и прикрывал этих идиотов от гнева хозяина! Что ж, «опыт — сын ошибок трудных». Если эти люди не делают вести себя лучше скота, общение нужно строить соответственно. Развернувшись на каблуках и отметив какое-то пятно на камзоле, оруженосец неспеша зашагал по длинному коридору. Лысеющий слуга с заискивающим рыбьим взглядом посеменил рядом.
— Молодой господин ужо откушал кофи? А то ведь Софийка тута, можем и поподчевать!
— Наподчевался уже господин  вашей работы.
— Да вы не серчайте, милсдарь, мы ж это… С испугу там закрылись! Девки и носу из угла не кажут!
— И что же вас напугало с вашими-то рожами?
— Ох, сдарь, вы б послушали лучше, а то как бы беды не случилось. Умертвие тут.
Оруженосец остановился и резко развернулся к слуге. В рыбьих глазах и впрямь застыл ужас.
— Что ещё за умертвие? Ты что несёшь такое?
— Как есть говорю, милсдарь, ох и страшенное! Сидит там, подвывает. Как есть мертвячка! Только не видели мы её, не поперли глядеть, кому оно надо-то?
Снова (уже который раз за утро!) глубоко вздохнув, юноша направился дальше.
— Ну что ж, пойдём поглядим. Раз вы свою работу сделать не можете, придется мне. Веди!

Побледневший слуга нехотя поплелся в самый дальний угол коридора, загребая пыль растоптаггыми сапогами. «Наверняка опять какую-то девку попортили, вот и сидит теперь там. Ох и выпороть бы их всех. С солью!», — подумал юноша, едва сдерживая желание пнуть старого дурака под зад.
Впрочем, приближаясь к концу коридора он и правда услышал человеческий голос. Только то был вовсе не вой, а очень даже чистый напев. Старая баллада, одна из тех, под которую малышом засыпал юноша дома. «Нет, наши дуры так не могут. Но кто же ещё? Кому тут быть, в этой могиле?»
— Милсдарь, не пойду! Что хотите делайте, хоть на конюшню, хоть на колесо! Не пойду дальше! — Иоахим  остановился напротив тяжёлой двери красного дерева и весь как-то вжался в стену напротив.
— Да кто бы сомневался. Ну, стой здесь, держи лампу. Не дай бог там София или Грета твоя, всех отошлю прямо господину. И там уж Господь помилуй ваши души.
Не желая слушать скулёж в ответ, юноша резко распахнул дверь,  вошёл внутрь и изумлённо замер на пороге. Библиотека! Вдоль стен  и посреди огромного зала тянулись длинные высокие стеллажи с книгами. Сотни и тысячи корешков, покрытых вековой пылью, будто спали на своих полках. Кожа, золото, мраморная бумага так и манили любопытного гостя. А меж ними мягкими волнами разливались такие знакомые ноты старой песни. Как завороженный юноша направился прямиком на звук. В самом конце зала, у старого тёмного шкафа на такой же старой лесенке сидела женщина. Волосы тёмной меди рассыпались по плечам, складки старомодного, но дорогого платья ниспадали на пол. На коленях у дамы лежала стопка книг, каждую из которых она аккуратно пролистывала и ставила в шкаф. Заметив гостя, незнакомка поставила книгу на полку и улыбнулась.
— Ах, вот и вы! А мы вас заждались. Присоединяйтесь, тут нам двоим хватит с лихвой!

Я все равно расстелю здесь простынь. Потому что могу и потому что давайте лучше про прекрасных греков, а не вот это вот все. Знаете, я обычно не лезу в подобное, не люблю мараться, но какой же ад, помилуйте, бессмертные боги, некоторые несут.

Ладно, К ПРОСТЫНЕ.

Мы переходим к классической эпохе — в самый знаменитый и узнаваемый период Древней Греции! У большинства при словах «античность», «древняя Греция» и проч. перед глазами возникают именно образы эпохи Классики. Именно расцвет культуры V-IV вв. до н.э. оказал и оказывает влияние на мировую культуру до сих пор, а его отголоски окружают нас повсюду. И за всю историю Европы будет еще не одно (как думают некоторые), а десятки Возрождений — попыток вернуться именно к этой культуре.

В это время окончательно формируется полисная система (система городов-государств). При этом, хоть все полисы являлись самостоятельными государствами, самым сильным и влиятельным в политическом, и, что важнее для нас, культурном планах становятся Афины. Именно сюда в результате нескольких общегреческих союзов потекут деньги, мозги и руки. Кстати, период этот довольно сложный, так что, если вдруг у кого-нибудь возникнет желание, я могу написать историческую простыню по классическому периоду.

Итак, что же такое полис. Ну, то есть да, все помнят со школы, что это город-государство и все дела. На деле же полисная система — это буквально мировоззрение, сознание человека. В чем оно заключалось? Давайте представим: вы знаете практически каждого жителя своей страны, каждый из граждан обязательно участвует в войне, практически каждый время от времени занимает какую-либо должность и отчитывается по результатам своей работы перед всеми. Иными словами...

У вас все общее. Вообще все. И благо полиса — это ваше благо. Хорошо иллюстрирует специфику греческого сознания актуальное нынче слово идиот. Отрицательную окраску оно приобрело именно в этот период, а означает оно буквально: гражданин полиса, живущий в отрыве от общественной жизни, не участвующий в общем собрании граждан полиса и иных формах государственного и общественного демократического управления. Ну, и одно из самых известных и цитируемых на тот момент выражений было таким: φίλων οὐδὲν ἴδιον, «у друзей нет ничего личного». Это, кстати, Еврипид, о нем в простыне по искусству будет. А пока архитектура V-IV веков до н.э.

Итак, из прошлой простыни (вы были там 3000 лет назад, поэтому вот напоминалка: в предыдущей серии) мы помним, что греческая архитектура могла похвастаться несколькими стилями, а если правильно — ордерами. И помним, конечно, что изначально ордеров было два: дорический и ионический.

В самом начале классического периода тяжеловесный «мужской» дорический стиль становится все менее таковым. Поначалу храмы все еще выполнены в системе этого ордера, но господствующим типом храмов становится периптер. Помним, да? Окрыленный! То есть грек перестает быть суровым парнем эпохи Гомера, и таковой перестает быть вся его культура.

Вот, например, храм Зевса в Олимпии. От него мало что осталось (Его погубило время? пфффф, нет, конечно. Его погубили борцуны с язычеством)

Логично, что если дорический ордер в своем первозданном виде уходит, на его место приходит что-то другое. Опять же, логично, что это — ионический стиль: более легкий, с капителями-завитушками и вообще. Первым таким храмом считается храм Ники Аптерос (т. е. бескрылой, если по-нашему). Построили его на Акрополе после победы над персами. Если кто-то еще помнит простыню про архаику, я там рассказывала про захват и разрушение персами Акрополя. Греки тогда вообще все снесли/закопали/отпустили и забыли, а на Акрополе построили все новое и крутое.

Храм Ники Аптерос. От него мало что осталось, восстановили греки в 19 веке (Его погубило время? пфффф, нет, конечно. Его погубили борцуны с греками)

Но почему бы не объединить и не выдать все лучшее сразу? Так наверняка подумал умничка Мнезикл (архитектор такой) и создал их величества Пропилеи — торжественная врата на Акрополь, сквозь которые проходили процессии. Тут надо понимать масштаб: когда я говорю «врата»...

Реконструкция вполне передает. Да, врата — это целый комплекс. И если при входе вас встречают дорические колонны, то внутри они все — ионические. Сейчас это все дело выглядит так (Их погубило время? пфффф, нет, конечно. Их погубило отсутствие денег у Перикла):

А можно еще легче? Можно! Именно в это время, наряду в «мужским» и «женским» появляется новый ордер — коринфский. Ну как, ордер, на деле от ионического он отличается только роскошной капителью. Нашевсе Витрувий передает, что коринфский ордер был создан по подобию «девичьей легкости». Существует даже легенда, как всегда прекрасная и грустная, о том, как этот ордер вообще был изобретен:

Древнегреческий мастер Каллимах, прогуливаясь в окрестностях Коринфа, набрёл на могильный холм «одной девушки, гражданки Коринфа», который украшала, согласно погребальному обычаю бедных людей, простая ивовая «корзинка с вещицами», накрытая сверху черепицей. Сквозь прутья корзины со временем проросли листья аканта и образовали нечто вроде букета. Каллимах, «восхищённый новизною вида и формы», сделал для коринфян «несколько колонн по этому образцу, определил их соразмерность и установил с этого времени правила для построек коринфского ордера.

А вот и храм коринфского ордера — афинский Храм Зевса Олимпийского (Его погубило время? пфффф, нет, конечно. Его погубили борцуны с греками, а потом с язычниками)

Классическая эпоха — время не только расцвета культуры, но и адовых потрясений для Греции. Только вдумайтесь: сначала перед лицом опасности греки объединились в один могущественный союз и разбили на голову своих врагов. Все было хорошо, но вдруг Афины решили, что теперь они будут империей, а их союзники — их подданные («да мы изначально один народ» и все вот эти лозунги, да-да). В результате борьба за гегемонию охватила всю Грецию и настолько ослабила еще совсем недавно процветавший регион, что когда с самой окраины, фактически из варварского мира пришел царь Македонии (Филипп, он же папа Саши, который четвертый, который великий, который македонский), Греция перешла под его власть, ну, фактически без боя. Мораль придумайте сами.

Ну разумеется, где война, там и укрепления. Рядом с Афинами есть порт Пиреи. Сегодня это район города, а прежде — вполне себе отдельный портовый городочек. Так вот, Перикл, бывший тогда во главе города, насколько преисполнился фортификации, что соорудил «длинные стены». То есть это буквально длиннющие стены, которые соединяли Пиреи и Афины, делая дорогу к морю безопасной.

26 километров. Весьма впечатляет, да? В принципе, туда могла поместиться вся Аттика. Фрагменты стен лежат до сих пор (Их погубило время? пфффф, нет, конечно. Их погубили римляне):

Сами же города стали стремиться к упорядоченной системе застройки. Именно в это время возникает еще один умничка-архитектор — Гипподам. Это он придумал районы-кварталы-жилые массивы. То есть придумал строить сетками, как оно строится и по сей день (вот Петербург, например, очень даже по Гипподаму):

Комфорт в городском строительстве не ограничивался системой прямых удобных улиц — в классическое время строятся все те общественные места, где вершилась вся античная история. Например, Пёстрый портик (Ποικίλη Στοά) — роскошно расписанная самыми именитыми художниками своего времени (Полигонтом например) длинная галерея с рядами колонн. Она стала местом сбора и общения просвещенных людей и именно она дала название философскому течению — стоицизму (ну, Сенеку-то все знают).

К сожалению, живопись стои до нас не дошла, раскопали только фундамент (ее погубило время? да, вот ее погубило время):

На сегодня вот все. Предыдущие простыни перенесла на Дзен (https://dzen.ru/cultofculture), потом, возможно, буду писать туда только какие-то отдельные фрагменты, потому как там немного сложно и бесполезно сохранять хронологический порядок повествования.

Ночь в Петербурге случилась самой холодной с начала зимы. Ну, зато утро солнечное. Тем солнечнее, что я наконец-то добралась до службы доставки и получила отправленный мне ещё до Нового года заветный кулончик.

Кулон и книгу, кусочек которой на фото, роднит время появления на свет. Я вообще — большая охотница до предметов конца XIX — начала XX в в. Само время удивительное: рушатся, казалось бы, вечные империи, промышленный дым застилает небо, всё привычное мироздание распадается. И как на это отвечает человек? Расцветом Прекрасной эпохи! Модерн такой сказочный, яркий и… личный. Каждая вещь, каждый завиток — единственные в своём роде. Наверное, так сбегали от реальности. Но нам ли сейчас не знать, как полезно от неё иногда сбежать.

И как не отметить такое пополнение? Пастилой конечно же. Я вообще — сладкоежка редкая. А вот пастилу в детстве не любила — какой-то сладкий хлеб, ну его. Теперь люблю. Мой личный сорт оливок, так сказать

Где и как комментировать и делиться своими утрами — кто знает, тот знает) 

Куда ни сунься — везде 7 января закрыто. Так и вижу сотрудников почты, замаливающих кражу моих гольфиков с куриными лапками. Так и бьют, наверное, поклоны и целуют… Хм… Раку. 

А я всё равно их заполучу и буду носить с ар-нувошными юбками и брошами! 

занятие на длинные выходные. 

Особенно когда в духовке румянится пирог с ягодами, а по телевизору какой-то старый француз бубнит про коллапс цивилизации Майя и странный алтарь 

Желаю всем сбычи самых сокровенных мечт и только самых светлых моментов в жизни! 

Каждый новый год вспоминаю свой любимый «ёлочный факт»: в XIX веке народом, успешно «продвигавшим» праздник в Петербургской среде, оказались швейцарцы, среди которых было много кондитеров. Именно они начали выставлять накануне новогодних дней искусственные елки, украшенные шоколадными игрушками, а главное, стали рекламировать их как лучший подарок для детей. Несмотря на то что стоимость такого новогоднего дерева доходила до двухсот рублей – а это годовой оклад мелкого чиновника! – их охотно раскупали.

Всех с наступающим Новым годом, и пускай у каждого будет своя вкусная ёлка 

нормальный учебник, а не эти ваши а4 дурищи, которые не поднять, не унести и вообще

Вообще я имею обыкновение не двигаться по воскресеньям, но тут меня позвали на культурное, так что Сау собралась и пошла. 

Позвали не на абы что: посмотреть на новую работу Юлдус Бахтиозиной. Это фотограф и художница, работающая в жанре видео-арта. Я видела когда-то «Дочь рыбака» (хорошо) и «Цирк 17» (очень хорошо), и образы, в которых намешаны фольклор, эстетика советской номенклатуры и, мельком, доведённые до гротеска стандарты красоты прошлого, меня привлекают.

(Кадры из «Дочери рыбака» и проекта «Цирк 17»)

Работу «Рискуя собственной шубой» показывают в протранстве «Третье место». Не стану тут распыляться на тему, почему этот полуразрушенный особняк Лопухиных-Нарышкиных, имея все задатки для того, чтбы стать действительно классной культурной площадкой, на мой взгляд, ей не стал. Песня не о нем.

А о любви к Царевнам. Новая работа Бахтиозиной снова возвращает к образам ее царевен. Царевна — это персонаж такой знакомый нам всем, и так прочно сидящий в нашем сознании, что помещение их в современную действительность не вызывает диссонанса. Они живут свою жизнь в нашей реальности  объясняют ее по-своему. Тут-то и рождается их философия. 

Сама по себе царевна немыслима без кокошника и шубы. И именно последняя становится их броней и главным сокровищем. Это и репутация, и броня, и сама жизнь. И от того, как царевна распорядится, рискнет своей шубой, зависит ее царевность.

Весь перфоманс состоит из коротких монологов царевен, в каждом из которых реальности гораздо больше, чем во всех выпусках новостей вместе взятых. Взять хотя бы рассказ царевны, обнаружившей однажды светящегося червячка. Он так ярко сиял, что она решила — вот оно, провидение. И принесла домой. А там сияния как не было. Она бы так и забыла о нем, положив в шкаф, если бы на утро не обнаружила на своей шубе десятки таких вот «гадов». И, пока в их желудках пропадала царевнина шуба, сияние все разрасталось.

«Бывает ли у вас такое, что вы сами себя вынести не можете?» — спрашивает другая. А что тут ответишь? Хватит ли отваги?

Можно принимать или не принимать современное искусство (как и любое человеческое высказывание), но некоторые работы все же стоят того, чтобы их увидеть. Каждой работе Юлдус предшествуют долгие исследования: национальных одежд, фолклора, истории и культуры в целом. Уже одно это, на мой взгляд, весьма достойно.

Ну, и напоследок кусочки Саушкиного образа, потому что ну негоже совсем уж как с улицы идти